Панночка

30 июня – день Мануила-Солнцестоя. Ровно за неделю до Иванова дня (7 июля) открывались традиционные летние ярмарки, где шла торговля сельскохозяйственной продукцией, поэтому многие деревенские жители выезжали в близлежащие города. В этот день категорически запрещалось смотреть в зеркало, т.к. зеркало граница между двумя мирами – навью и явью. А так как на Мануила всем хотелось хорошо выглядеть, то волей-неволей приходилось заглядывать в зеркало. Хотя существовала примета: если случайно глянешь на эту сверкающую поверхность, то есть опасность, что не сможешь правильно сосчитать деньги и понесёшь значительный убыток.

 

Солнце застаивается в зените. Народные приметы таковы: нахохлились воробьи в лужах – к сильному дождю. Закат красно-багровый – к буре или к старшему ветру.

 

Она уезжала в Сурск на Мануила и перед выходом из избы, мимоходом случайно глянула на своё отражение в зеркало, хотя знала, что на рынке можно и проторговаться. 

 

На речном пароходе, который постепенно набирал ход, село Сара уже скрывалось за высоким бугром. Только мать Пелагия, стоявшая на самом верху косогора, всё махала и махала рукой, постепенно превращаясь в чернеющую точку.

 

Её звали Панна и владения её были поля, леса, отдалённые озёра и мох, на котором она могла часами лежать, чувствуя его всей кожей. Лёжа на спине, она вбирала в себя налетающий из-за пригорка ветерок, лучи заходящего солнца, тело как будто терялось, растворялось, сливалось с природой, напитывая её красотой неизъяснимой.

 

Из-за этой непонятности, притягательной, силой нечистой, казалась, была наделена ещё совсем молоденькая девчушка Панна.

 

В каждой деревне есть такая женщина, это не гулящая баба или девка, которая просто может поразвлекаться с кем угодно.

 

Это было сверхчувственное существо, не вписывающееся в традиционное представление о русской эротике в виде голых баб в бане, где контуры тел в пару едва угадываются светом через маленькие оконца, или купание в реке озорующих частушками женщин: «он прижал меня в потемках, а я бедная в лаптёнках»…

 

И бабы и мужики тревожились, но кроме объяснения: «срамница», дело не шло. Догадалась ли об этом со временем мать её Пелагия или соседки нашептали: « деваха то, привораживает,  рубахи не снимая…», но решила подальше от греха в город снарядить, хоть и трудно это было, да случай подвернулся: к двоюродной бабке на квартиру, по уходу за престарелой, прописали.  Там и в техникум учиться пошла Панна и хозяйкой квартиры вскорости стала, как бабка померла — чем не удача в жизни. Да только через несколько лет, уже зрелой незамужней женщиной, вернулась она к матери, в нищету и убогость разваливающегося деревенского дома: «Лучше умирать молодой и остаться в мире, который любим».

 

Любимы были  Панной вишни в саду, высоченные, словно кипарисы, доверху достать невозможно. Любила Панна, забравшись на забор, собирать созревшую вишню и всегда при этом пела. Птицы клевали с верхушек деревьев,  многоголосьем дополняя пение Панны.

 

Соседи ни понять, ни принять такого не могли, искали подвоха: «Что-то не так, небось согрешила и прячется»... «Не наводи тень на плетень», никто и не наводил, сама ложилась, народной мудрости не переча, тайной сдабривая деревенскую жизнь, чудесами наполняя её. Это в городе обман нарочитый везде людям видится, но, видать и до деревень добрался, так как «ведьминым» и сад и огород и лесок за домом, да и сам дом Панны нарекли.  Где уж тут при такой славе о детях и замужестве думать, а мать схоронив, и совсем с нечистой силой сроднила людская молва. Мужичонка, самый плохонький какой-никакой, увидав Панну, юнцом краснел. Разухабистые парняги  злились люто, но подойти не смели, спорить пытались – разговор не клеился.

 

А потом и сама Панна за собой странности замечать начала: то мышь с совой в доме завела и подружилась, то на засуху дождь призвала, то малинником разросшимся луг колхозный задавила,  и всё это веселило  знахарку. Что стряслось, как заболела и болела ли, как померла красотка неизвестно. Участковый сам, долго с Панной не встречавшись, к ней в дом пошёл. Надо сказать, что от любопытства ли, или от чего другого, но здороваться со странной женщиной все любили: в глаза взглянет и светло становится, а дальше слова не вяжутся. Так вот, якобы долг исполняя, наведался в кривую избу на отшибе милиционер, да лишь тело на кровати обнаружил: то ли осень прохладная была, то ли травы, да снадобья её сохранили, сколько недель пролежала непогребённой неясно было….      Схоронили скоро, без слёз, без облегченья, но со страхом: мужики разбирали крышу затем, чтобы её душа вышла из дома. Страх ли память укоротил, но про Панну лишь самые ретивые нечаянно, всполохом про себя вспоминали и не заметил никто как из округи исчезли бледнеющие кости животных, исчез и мир  нечистой силы,  правил устанавливаемых не людьми,  а матерью – сырой землёй, да водицей – царицей и огнём-царём, сил неведомых, но народом ранее знаемых.

 

 

<<<     ОГЛАВЛЕНИЕ     >>>