Силуэты в линиях плача, а дальше, злясь, жила крутизна. В синем мраке небес стыло здание, будто старый седой равелин Мы клевали носами и сидели с тобой под слипание глаз, наползала уже желтизна, И слепые окошки беспокойно бинокли свои навели.
Принцессой бледного огня, сверкнёшь, сорвешься чёрной ласточкой с обрыва. В полете быстром мелькают пятна и мёртвых петель виражи… Ты бросишься к ногам в неточности горячего порыва К движению теней из под густых ресниц меня приворожишь.
Там, где-то далеко, и воздух тёплый, каштановый, как у весеннего Парижа. Твои разрезы глаз слегка удлинены, но память подлежит разрыву. До провожающих рукой подать, и остающихся не жаль – Ведь сожаленье смоет дождь, идущий целый день без перерыва.
Промокли улицы, дома деревья и киоск Струя дождя цветного свисала, подобно ниткам мулине. Я мёрз и таял, как под свечкой белый воск, Тянулся от огня к тебе, по всей подсвечника, серебряной длине.
И вот наступит день, и сбудутся беззвучные молитвы. Бессонница моя закончится густым и матовым рассветом Уходит ночь, и равелин, и комната, и ты, И низко ласточка летит, пугая чёрным силуэтом.
|